Буквально с первых дней восшествия на престол она почувствовала себя в мышеловке. Но шанса изменить свою жизнь для нее не существовало, быть императрицей — это навсегда, и она это знала.
Я проснулась в темнице,
На моих руках оковы.
Мною все больше овладевает тоска —
А ты, свобода, отвернулась от меня!
Это стихотворение она написала спустя 2 недели после свадьбы... А тем временем свекровь со свойственной ей жесткостью принялась ваять из невестки свое подобие. Она не желала замечать ни особенностей характера Елизаветы, ни ее личных склонностей. Под гнетом постоянных наставлений, выговоров и необъяснимой жесткости в обращении с ней юная императрица, охваченная доходящей до болезненности обидой, была на грани отчаяния. Дворцовая жизнь и отношения между приближенными к императорскому двору казались ей ярчайшим проявлением притворства и лицемерия. А важнейшему правилу, господствовавшему над всем этим и формулировавшемуся до цинизма просто — «казаться, а не быть», Елизавета следовать не могла. Она дичилась всех и вся, никому не доверяла, выказывая почти нескрываемое презрение.
О муже она этого сказать никак не могла, но ведь он был постоянно занят! Что же ей оставалось?
Не обладающая избытком такта, свекровь, имевшая способность отыскивать невестку в любом уголке, неоднократно была свидетельницей того, как Елизавета часами сидела у клетки с попугаями и учила их говорить.
Когда же выяснилось, что она беременна, София принялась наставлять сына, требуя, во-первых, поубавить супружеский пыл, а во-вторых, убедить жену поменьше возиться с попугаями, ведь не зря же говорят, что дети порой рождаются похожими на любимых питомцев своих матерей. А потому Елизавете гораздо полезнее смотреть или на мужа, или, на худой конец, на свое отражение в зеркале. Одним словом, ее забота была едва ли не сродни материнской, и тем не менее Елизавету никогда не оставляло ощущение, что свекровь — ее тайный и непримиримый враг.
...В назначенный срок императрица родила дочь. Пока роженица приходила в себя, новорожденную, даже не посоветовавшись с матерью, нарекли Софией и тут же унесли в апартаменты свекрови. Это едва не добило несчастную Елизавету. Франц Иосиф, видя, что душевные силы жены на пределе и опасаясь за ее жизнь, решил увезти ее на родину.

В любимом и без конца снившемся Елизавете Поссенхофене Франц Иосиф просто не узнавал свою печальную затворницу. Она была бесконечно счастлива и буквально сияла от переполнявшей ее радости. Расписывать же свою «счастливую» жизнь во дворце она была вовсе не намерена. «Ах, Хелена, радуйся, — сказала она сестре, — я спасла тебя от очень невеселой участи и отдала бы все, чтобы прямо сейчас поменяться с тобой местами». А как же муж? Ведь в нем столько благородства, такта, терпения и любви к ней! А та не проходящая боль, с которой Елизавета думала об отнятой у нее дочери? Назад дороги не было, а впереди — снова Вена, неумолимая свекровь и бесконечная, иссушающая душу вражда...
Летом 1856 года Елизавета родила еще одну девочку, названную Гизелой. Но и ее также унесли в апартаменты свекрови. И тут взбунтовавшийся Франц Иосиф категорически заявил матери о своем крайнем недовольстве вмешательством в его семейную жизнь и о том, что отныне дочери будут жить с родителями. К тому же он потребовал у матери соблюдения уважения к той, которую он любит всем сердцем. Впервые за время замужества победа осталась за Елизаветой, но победа эта была пирровой. Отчетливо поняв, что она лишается былого влияния на сына, София вообще перестала скрывать свою враждебность к невестке. Отношения между ними приобрели характер невыносимых...
Лишь чрезвычайные события ненадолго сгладили открытую неприязнь. В 1858 году умерла старшая дочь София, а в августе того же года это тяжелейшее горе было смягчено рождением долгожданного наследника, нареченного Рудольфом...

Елизавета с мужем

Как бы безрадостно ни складывалась жизнь молодой императрицы при венском дворе, какой бы прессинг ни испытывала она со стороны свекрови, все еще считавшей себя хозяйкой Австрии и навязывающей и сыну, и приближенным свое понимание жизни, Елизавета всеми силами отстаивала право на собственные мысли, взгляды и поступки. Наперекор канонам дворцового этикета она открыла дверь монарших апартаментов для художественной интеллигенции Вены. Художники, поэты, артисты, люди иных творческих профессий — словом, все те, чье присутствие еще вчера здесь было просто немыслимым, постепенно входили в круг общения Елизаветы, все больше отодвигая совершенно неинтересную ей безликую знать. Хотя это обстоятельство отнюдь не прибавляло ей популярности среди придворных.
А еще ей довелось принять непосредственное участие в решении такой болезненной проблемы, как отношения с вассальной Венгрией. Императрица, как казалось многим, мало сведущая в законах большой политики, неожиданно для всех продемонстрировала удивительную дальновидность, дипломатический такт и то политическое чутье, которым была обделена ее могущественная свекровь. Жесткость, которую эрцгерцогиня проявляла по отношению к венграм, олицетворяла в их глазах всю Австрию и ставила между двумя странами непреодолимую стену непонимания, если не ненависти.
...Впервые Елизавета появилась в Венгрии вместе с мужем в 1857 году, тогда императорская чета по понятным причинам была встречена здесь, мягко говоря, прохладно. Но неподдельный интерес Елизаветы как к истории, так и к нынешнему положению страны, а также к самим венграм, довольно быстро настроили их на иной лад. Тем более что эта женщина, по слухам, очень не ладила с ненавидимой в Венгрии эрцгерцогиней Софией, потопившей в крови их революцию. А потому в сердцах ее жителей затеплилась робкая надежда на то, что в лице молодой императрицы они смогут найти заступницу. Венграм очень хотелось верить, что эта красавица с лучезарным взглядом сможет как-то повлиять на императора, и его взгляды на «венгерский вопрос» изменятся.
Каким-то неведомым чувством Елизавета уловила эти мысли, безошибочно поняв, что ей здесь доверяют. Все ее душевные раны, постоянно напоминавшие о себе за время их пребывания в Венгрии, словно затянулись. Этот короткий визит имел небезынтересные последствия. Вернувшись в Вену, Елизавета начала изучать венгерский язык и довольно скоро овладела им в совершенстве. Ее библиотека пополнялась книгами венгерских авторов, в ее ближайшем окружении появилась уроженка Венгрии, ставшая ее первой и истинной подругой. Однажды Елизавета решила появиться в театре в национальном венгерском костюме, чем вызвала нескрываемое неудовольствие практически всех присутствующих.

И тем не менее, не обращая внимания на стремительное падение своей популярности в столице и не опуская рук от неудач, она всячески подводила мужа к мысли об урегулировании отношений с Венгрией на равноправной основе. И Франц Иосиф, в принципе осознававший печальные последствия политики кнута, все больше сближался с супругой во взглядах на решение этой проблемы и все больше убеждался в том, что дарование Венгрии права на самоопределение не несет никакой угрозы для могущества империи. В результате в феврале 1867 года в венгерском парламенте был зачитан указ о восстановлении Конституции страны и в том же году — создана Австро-Венгерская империя. Елизавета отнеслась к этому событию как собственному триумфу, подтверждавшему то высокое положение, которое ей пришлось занять по воле судьбы.

...Венгрия до сих пор не забыла Елизавету. В Будапештском музее, посвященном памяти австрийской императрицы, бережно хранятся ее личные вещи, фотографии, письма. И пусть этих экспонатов не так уж много, но их вполне хватает для того, чтобы воскресить в сознании новых поколений образ этой благородной женщины.

Бесспорно, у венгров есть особые причины сохранять о ней благодарную память, но помимо них существовало еще множество людей, на которых она производила неизгладимое впечатление. В Вену частенько приезжали любопытствующие в надежде хоть краем глаза увидеть легендарную красавицу и убедиться в том, что многочисленные художники, писавшие ее портреты, руководствовались отнюдь не желанием польстить августейшей особе.
Портреты эти обычно заказывал Франц Иосиф, постоянно находившийся под магией ее обаяния и красоты, не только физической, но и душевной. В кабинете императора, прямо перед глазами до последнего дня его жизни висел портрет любимой им женщины.

Любимый портрет Франца-Иосифа

Коронация Франца-Иосифа и Елизаветы как короля и королевы Венгрии

Сама  Елизавета позировать художникам и фотографам, мягко говоря, не любила. Но, как правило, дело улаживалось, если изображение допускало наличие любимой ею лошади или собаки.

В 1868 году Елизавета родила еще одну дочь — Валерию.
Постоянным предметом беспокойства Франца Иосифа стало всевозрастающее желание жены как можно реже бывать в Вене, которая была для нее подобием тюрьмы. А он тосковал без нее безумно. Открытость и доверие между ними было несомненным. Тому свидетельство — огромное количество нежных, ласковых писем, в которых он старался успокоить и обнадежить ее томящуюся душу.
«Мой дорогой ангел, я снова остался один на один со своими печалями и заботами, при этом я опять чувствую, как мне тебя не хватает, я по-прежнему люблю тебя больше всего на свете и совсем не могу жить без тебя…», «Мне так трудно и одиноко без твоей поддержки… Мне больше ничего не остается, как терпеливо сносить ставшее уже привычным одиночество…» В подписи обычно значилось: «Твой печальный муженек» .
В 1872-м умерла эрцгерцогиня София. Елизавете начало казаться, что она еще сможет обрести столь желанный ею покой и гармонию жизни. Но неумолимая Судьба продолжала ее испытывать…

*читает с упоением тему*

А можно репортаж о месте, где проходят концерты классической музыки? или это в театре под открытым небом? 

_________________
pRide = Happiness
_________________________
Mrs

Мой пристрой

Лорелеюшка,спасибо за твой рассказ ! Я как раз недавно видела фильм "Сиси" с Роми Шнайдер,такой красочный,яркий,увлекательный! Теперь вот с огромным интересом читаю то,что ты здесь выкладываешь!

_________________

Рыбка, спасибо за отзыв! 
Кстати, ты знаешь, что всего 3 части "Sissi" есть? 1-ая самая известная, а вот другиие 2 реже показывают.
Сегодня дорасскажу про Елизавету, самая печальная и трагическая часть осталась, руки пока не поднимаются, чтобы закончить рассказ.

Лорелея, читаю не отрываясь! 

_________________
Ich bin unzerstorbar!

Сейчас продолжение буду писать, печальное... 

Итак, в 1872-м умерла эрцгерцогиня София. Елизавете начало казаться, что она еще сможет обрести столь желанный ею покой и гармонию жизни. Но неумолимая Судьба продолжала ее испытывать…
Судьба нанесла неожиданный и жестокий удар, удар по сердцу матери.

Трагедия, о которой пойдет речь, случилась 30 января 1889 года в охотничьем замке в местечке Майерлинг недалеко от Вены. В Австрии в это время в с самом разгаре сезон балов, по традиции начинающийся сразу после празднования Нового года и продолжающийся до самого Поста. Веселье охватывает все слои общества — наряду с высшим светом на своих балах танцуют прачки и булочники, студенты и профессора. Как странно, что именно это время выбрала для ухода из жизни влюбленная пара: он — наследник австрийского престола кронпринц Рудольф Габсбург и она — совсем еще молоденькая очаровательная баронесса Мария Вечера.


Рудольф - сын Елизаветы и Франца-Иосифа, будущий наследник престола


Мария Вечера

Со своей последней пассией, 17-летней баронессой Марией Александриной фон Вечера, 30-летний кронпринц Рудольф познакомился ранней осенью 1888 года на скачках на венском ипподроме в Фройденау. Поначалу они только обменивались письмами, но уже в ноябре дело дошло до первого тайного свидания. После этого они встречались до самоубийства еще не менее двух десятков раз. Молодая экзальтированная девушка боготворила своего кумира и была готова ради него на любые жертвы, включая и смерть. И это не могло не тронуть кронпринца. К тому же у любовников имелись тайные сообщники, помогавшие им встречаться.
Эти же люди стали невольными сообщниками и в деле организации двойного самоубийства кронпринца Рудольфа и баронессы Марии Вечера. 28 января 1889 года кузина Рудольфа графиня Мари Лариш, бывшая одновременно и подругой Марии, привезла ее в императорский дворец Хофбург. Затем личный кучер Рудольфа отвез Марию Вечера в Брайтенфурт на границе Вены и Венского леса. Здесь ее встретил сам Рудольф, и уже вместе они поехали в Майерлинг. Утром 29 января сюда же в Майерлинг прибыл граф Хойос фон Шпитценштайн, которого кронпринц Рудольф пригласил на охоту. Но он даже не заметил присутствия Марии: она не выходила к гостю, оставаясь в спальне Рудольфа. Сославшись на простуду, сам Рудольф также не принимал участия в охоте. Но это никого не удивило, ведь сославшись на недомогание, он также не присутствовал и на ужине в венском императорском дворце Хофбург в честь помолвки его сестры Валерии.
Когда до смерти оставалось не более суток, Рудольф послал два приглашения на 31 января и приказал личному кучеру запрягать лошадей в 8 утра следующего дня. Затем в семь вечера он поужинал с Хойосом. Они расстались около девяти: кронпринц ушел в свои покои, а граф — в квартиру, которую он занимал вне самого замка. Как именно развивались события наступившей ночи, нам остается только догадываться.
На следующее утро, 30 января, камердинер должен был разбудить Рудольфа в половине восьмого утра. После безуспешных попыток сделать это он позвал на помощь графа Хойоса. В начале девятого из Вены приехал еще один гость, принц Кобург, и, посоветовавшись, гости решили, что нужно взломать дверь. В спальне Рудольфа они увидели страшную картину: безжизненные тела кронпринца и его возлюбленной.

Что делать в такой ситуации? Звать врача, сообщать родителям — кому первому сообщить страшную новость: императору Францу-Иосифу или императрице Елизавете? И кто возьмет на себя такую ношу? Граф Хойос тут же отправился в Вену, где сообщил при дворе, что Мария Вечера, якобы, отравила кронпринца. Тело покойного в тот же вечер доставили в столицу. Но никто из придворных не мог взять на себя смелость сообщить о трагедии императору и императрице. Те узнали о свалившемся на них горе лишь сутки спустя. Первой решили оповестить мать, а уже сама она рассказала о гибели сына императору. Согласно легенде, Франц-Иосиф был неприятно удивлен поступком наследника. «Мой сын умер, как портной… Все еще хуже, чем правда», — говорил он.

На своих портретах кронпринц Рудольф, сын императора Франца-Иосифа и императрицы Елизаветы, всегда выглядел усталым: печальные глаза, большие ранние залысины, усы и бородка — все это старило совсем еще молодого кронпринца. Он родился в замке Лаксенбург 21 августа 1858 года. Астрологи могли бы предсказать ему блестящее будущее: ведь рожденный под знаком Льва так или иначе несет на себе повадки царя зверей. К тому же родители недаром назвали наследника Рудольфом в честь его далекого предка, за шесть веков до того времени основавшего императорскую династию Габсбургов. Но жизнь оказалась сильнее всех гороскопов. Принц решил расстаться с жизнью, едва ему исполнилось 30 лет. Но почему человек решает оборвать свою жизнь, и в особенности человек такого ранга, с такими возможностями в жизни? Вот уже более ста лет, прошедших с тех пор, никто не может дать однозначного ответа на этот вопрос. В гибели же Марии еще больше неясного…

Кто-то ищет решение загадки в детском воспитании Рудольфа, кто-то — в родословной кронпринца. С малых лет его воспитывала не родная мать, красавица Елизавета, а баронесса фон Вельден, которую вскоре сменил граф Гондрекур. Его задачей было закалить характер ребенка, но спартанские методы воспитания лишь подорвали его психическое и физическое здоровье. Вмешалась императрица, и через год наследнику нашли другого воспитателя. Новый наставник, Йозеф Латур, заменил ему отца, хотя и сам император не забывал об отцовских обязанностях: он составил грандиозный план занятий Рудольфа. По этому плану занятия с кронпринцем проводили до полусотни учителей. Но мальчику это даже, наверное, нравилось. Он рос любознательным, не любил разве что религиозных дисциплин. Жесткое воспитание заставило его скрывать свою личную жизнь (а ведь она есть и у ребенка), и воспитатели подчас были вынуждены бороться с привычкой Рудольфа говорить неправду. Зато его привлекали естественные науки. Известно, что, повзрослев, кронпринц подружился с естествоиспытателем Альфредом Бремом, именно с ним в 1878 году он путешествовал по Дунаю, а еще год спустя — по Испании. Ходили даже слухи, что оба они вступили в масонскую ложу…
Шло время. Отец Рудольфа стал императором в возрасте 18 лет, ровесники кронпринца делали карьеру, но карьера кронпринца не только не начиналась, но никогда бы и не смогла начаться до тех пор, пока на троне оставался отец. Тем не менее, политические события не могли не волновать Рудольфа. Поражение в австро-прусской войне 1866 года явилось причиной его неприязни к Германии и заставило его подумывать о продвижении интересов Австрии на Балканы. Он критиковал отца и был солидарен с боготворимой им матерью, испытывавшей искреннюю симпатию к Венгрии. Либеральное воспитание кронпринца Рудольфа не прошло без следа, и однажды он начал анонимно публиковать в газете Neues Wiener Tagblatt статьи с критикой политики своего отца. Император относился к позиции сына с иронией, называя его политические амбиции болтовней.

Что же касается личной жизни наследника, то в 22 года кронпринц Рудольф обручился с бельгийской принцессой Стефанией. Однако супруги имели мало общего, и даже рождение дочери не сблизило их. Рудольф стал много и беспорядочно пить, не брезговал наркотиками, и все чаще его видели в компании дам полусвета. К тому же кронпринца стали нередко посещать мысли о смерти, а на столе Рудольфа можно было увидеть череп и револьвер. Говорили, что он стал циником, человеком с расшатанными нервами. Впрочем, никого такая нервная система Рудольфа, который по матери был представителем баварского рода Виттельсбахов, особенно и не удивляла. Всем был памятен странный уход из жизни в 1886 году дяди кронпринца — баварского короля Людвига II. Так что добровольную смерть кронпринца еще можно так или иначе объяснить. Хотя — едва ли можно до конца понять…


Слева направо: император Франц-Иосиф, король Леопольд Бельгийский (отец Стефании), императрица Елизавета, бельгийская принцесса Стефания, её жених кронпринц Рудольф, мать Стефании королева Генриетта Габсбург

Императорский двор всячески стремился скрыть как истинную причину смерти, так и ту женщину, вместе с которой покончил жизнь наследник престола. Поэтому до сих пор ходят слухи об отравлении Рудольфа, о сердечном ударе, об убийстве, наконец. Что же касается Марии, то был ли причиной ее смерти выстрел Рудольфа, или же она скончалась вследствие неудачного аборта — остается загадкой до сих пор. Официально объявили, что кронпринц застрелился в состоянии душевного расстройства. Это давало возможность похоронить его со всеми подобающими почестями в фамильном склепе в Капуцинеркирхе.
Ничем не примечательная жизнь, бесславный конец. Кажется, что же еще? Но и теперь, спустя более ста лет после той трагической ночи, не стихают споры о событиях в Майерлинге. Зачем кронпринц позвал гостей на охоту именно в те дни, почему насвистывал при расставании, почему распорядился разбудить его утром и подать завтрак? Никто никогда не найдет ответов на эти вопросы, как никогда человек не смирится с мыслью, что можно вот так просто уйти из жизни. Хотя, вероятно, найдется предостаточно людей, думающих иначе…

...В минуты невыносимого горя только что получившая известие о гибели сына Елизавета выказала нечеловеческую выдержку. Именно она сделала то, на что не решился никто другой — сообщила мужу, что их сына больше нет. Она первой увидела Рудольфа в гробу, укрытого по грудь белым саваном. На мгновение ей показалось, что он просто заснул со странной улыбкой на губах. Только в эти страшные минуты, пока муж еще не появился, она дала волю своему отчаянию, упав на колени перед мертвым телом сына.
В эти часы, наполненные траурными церемониями и скопищем по большей части чужих ненужных лиц, Елизавета старалась держаться из последних сил, и ей это удалось. Под густой черной вуалью никто не видел ее лица, превращенного в скорбную маску. Франц Иосиф, постоянно держа в поле зрения ее окаменевшую фигуру, умолял ее не присутствовать на церемонии погребения.
После того кошмарного дня глубокой ночью Елизавета незаметно вышла из дворца. Первый фиакр, встреченный ею в этот глухой час, отвез ее к монастырю капуцинов, где только что похоронили Рудольфа. Отказавшись от услуг монаха, она медленно спустилась в склеп, освещенный тусклым светом факелов и, сдерживая нечеловеческий крик, тихо произнесла: «Мальчик мой, скажи, что же с тобой случилось?..»

...Последние неполные 10 лет жизни Елизаветы были годами прощания со всем, что ее окружало. Она раздарила все свои сколько-нибудь нарядные вещи, а ее душевное состояние явственно свидетельствовало о том, что жизнь потеряла для нее всяческий смысл. Напрасны были надежды Франца Иосифа на то, что острота горя хоть когда-нибудь утихнет. Он старался вытащить жену из сотворенной ею же самой тюрьмы — Елизавета заперлась в маленьком особняке в Ишле, где муж впервые увидел ее девочкой, живущей в ожидании счастья. И ему это вроде бы удалось, но дальше последовало какое-то жуткое и неприкаянное блуждание Елизаветы по белу свету. Как тяжело раненный человек, она искала такое место, где можно было бы хоть на минуту забыться и как-то унять невыносимую боль.
Неистовые папарацци, которые в то время еще не имели такого названия, но суть которых от этого вовсе не менялась, неотступно следовали за ней по пятам, выплескивая на страницы газет беззастенчивую ложь и беспардонные утверждения, порой, правда, разбавляя все это горестной правдой. О Елизавете писали, что она явно не в себе и что, мол, частенько качает на руках диванную подушку, спрашивая у окружающих, красив ли ее сын.
Но Бог не лишил несчастную женщину разума. В своем неутолимом горе она продолжала думать о муже. Одна из ее дочерей писала: «Она опасается, что ее постоянно растущая боль будет супругу в тягость и приведет к недоразумениям в их семейной жизни». Франц Иосиф, по-своему переживая смерть сына, топил свое горе в работе — государственные дела требовали его постоянного присутствия в рабочих апартаментах. Елизавета же отчетливо осознавала, что своей скорбью угнетает мужа.
Порой она просила свою приятельницу Катарину Шратт — актрису и любимицу Вены — хоть как-то отвлечь мужа от невыносимого для него одиночества. Одна из дочерей императрицы — Гизела была крайне недовольна постоянными прогулками отца с этой милой женщиной и откровенно сказала об этом матери. «Мои крылья сгорели. Я хочу лишь покоя, — отвечала ей Елизавета. — Знаешь, дитя мое, слово «счастье» давно не имеет для меня никакого смысла. Но отец твой не виноват в этом. Если бы Господь призвал меня к себе, он был бы свободен...»

Катарина Шратт и Франц-Иосиф на прогулке